|
|
| АЛЬМАНАХ № 1 1997 г. |
А.А. Молчанов
Предыстория московского герба
Прежде чем стать эмблемой первопрестольной столицы России, всадник московского герба уже имел весьма длительный период бытования, охватывающий не одно столетие. За это время с ним произошли некоторые любопытные, и притом достаточно типичные для европейской средневековой эмблематики в целом, метаморфозы. Только теперь стала достаточно ясно вырисовываться его предыстория.
Активное использование изображения всадника, как святого (с нимбом вокруг головы), так и светского (без нимба и в короне), прослеживается на свинцовых вислых печатях ближайшего предка московских князей Даниловичей-Калитичей — Александра Ярославича Невского. В настоящее время известно пять вариантов таких печатей-булл из новгородских находок, датируемых 1236-1263 гг. (рис. 1-2). На лицевой стороне все они несут изображение вооруженного мечом всадника на коне, понимание образа которого при этом варьируется. То он имеет вокруг головы нимб и тогда перед нами патрон князя — Святой Александр, то на голове у него появляется корона и тогда он выглядит как государь-воитель.
|
На обороте этих печатей помещена композиция «Чудо Святого Феодора о змие». Не совсем обычна представленная здесь иконографическая версия данного агиографического сюжета. Святой изображен сжимающим в правой руке копье, которое он вонзает в пасть чудовища, а левой рукой держащим за узду боевого коня. Змееборец Феодор был патроном отца Александра Невского — Ярослава (в крещении Феодора) Всеволодовича, умершего в 1246 г. Великим князем Владимирским. Таким образом, сочетание описанных выше изображений святых указывало на имя и отчество владельца буллы. Примечательно, что небесные покровители сразу обоих князей, отца и сына, показаны здесь воинами-конниками.
Известны и другие печати Александра Невского, тоже бытовавшие в Новгороде, где он гак долго княжил. На них помещены те же святые, но только в облике пеших, а не конных зоинов. Но эти буллы количественно многократно уступают относящимся к типу со святыми-всадниками, явно куда более употребительному.
Как раз «пеший» вариант иконографии святых воинов был самым обычным для памятников древнерусской сфрагистики домонгольского времени. Лишь с первой половины 13 в. рыцарский мотив наездника-«ездеца» завоевывает широкую популярность в феодальной эмблематике, как в Западной Европе, так и на Руси. Характерно, что до этого времени в древнерусском сфрагистическом материале он не встречается. И это при всем том, что в изобразительном искусстве Древней Руси 11-12 вв. такой мотив достаточно хорошо «вестей.
Александр Невский был не первым в своей семье, кто использовал на буллах изображение святого патрона в виде всадника. Об этом свидетельствует сфрагистический мате-эиал, собранный и систематизированный в фундаментальном труде В.Л. Янина.[1] Не менее чем на полтора-два десятилетия раньше тот же мотив встречается на печатях двоюродного брата Александра Невского — Всеволода Юрьевича, дважды княжившего в Новгороде, в 1222 и 1224 гг. Здесь в виде всадника предстает Георгий Победоносец, который, лихо подбоченясь на полном скаку, красуется в горделивой позе прирожденного кавалериста и за спиной его развевается на ветру легкий плащ (рис. 3).
Но еще более ранним временем датируется новгородская булла с патрональным изображением Святого Феодора на коне (рис. 4), отнесенная В.Л. Яниным князю Мстиславу Мстиславичу Торопецкому, имевшему прозвище Удатный (то есть «Удачливый», но не «Удалой», как часто, по ошибке, именуют его в трудах по русской истории). Он княжил в Новгороде в 1210-1215 и 1216-1218 гг. Его дочь Ростислава (в крещении Феодосия) была женой Ярослава Всеволодовича и матерью всех его сыновей, включая и Александра Невского.
Таким образом, наиболее ранние изображения всадника, святого и светского, обнаруживаются на печатях русских князей, правивших в Новгороде и связанных между собой близким родством.
В дальнейшем «ездец» с теми же колебаниями в понимании смыслового содержания этого изобразительного мотива появляется на сфрагистических атрибутах власти у представителей следующего поколения той же самой княжеской семьи.
Один из сыновей Александра Невского, Дмитрий, в бытность свою новгородским князем (1276-1281, 1283-1294 гг.) поместил на печати изображение Святого Димитрия Солунского на коне (рис. 5). Другой сын, Андрей Александрович, занимая Новгородский стол (в 1281-1283, 1294-1296, 1298-1304 гг.), пользовался буллой с изображением конного сокольника (рис. 6). О том, что «ездец» на ней явно не небесный патрон князя, а персонаж сугубо светский, следует не только из отсутствия у него нимба. Как тонко подметил В.Л. Янин[2], тезоименитый владельцу данной буллы Святой Андрей Критский, как Святитель, а не воин, никак не мог быть изображенным в виде всадника. А, значит, здесь перед нами условный героизированный «портрет» самого князя.
Светский всадник в короне перешел по наследству от Александра Невского к его младшему сыну Даниилу Московскому. На печатях Даниила, происходящих из Новгорода, который был подчинен ему в 1296-1298 гг., присутствует венценосный «ездец», сопровождаемый поясняющей надписью «Александр». Таким способом указано отчество владельца буллы, в то время как о его имени говорит помещенное на другой стороне предмета изображение Святого Даниила Столпника (рис. 7). Еще одним поколением позже всадник в нимбе, а именно Георгий Победоносец, обнаруживается на новгородских печатях Юрия Даниловича Московского, датируемых 1314-1322 гг. (рис. 8).
То, что на перечисленных выше буллах попеременно появляется то светский, то святой всадник, свидетельствует об идейно-смысловой близости того и другого. Тем самым выявляется четкая тенденция к универсализации условного образа конного воина как характерной феодально-рыцарской эмблемы. Та же многозначность понимания обобщенного мотива «ездеца», присущая представлениям человека русского средневековья, нашла отражение также в аналогичных сюжетных композициях на памятниках других видов изобразительного искусства и в литературных произведениях той эпохи.
Как видим, при всем варьировании его внутренней семантики мотив «ездеца» прочно утверждается в качестве наследственной эмблемы уже у ближайших потомков Александра Невского[3], а не на рубеже 14-15 вв., как думают некоторые исследователи[4]. При этом с середины 13 в. проявляется устойчивая тенденция к превращению изображения всадника в сфрагистических композициях из патронального в светское, что справедливо отметил В.Л. Янин.
Проявление принципа наследственности в употреблении некоторых расхожих индивидуальных символов и эмблем, как особых атрибутов власти феодальных суверенов, на Руси в тот период выглядит явлением вполне закономерным. Ведь сохранилась потребность в маркировке династических связей и правопреемственных отношений эмблематическими средствами. Но прежний арсенал таких средств был незадолго до того окончательно исчерпан.
В первой половине 13 в. кризис традиционной геральдической системы, которая бытовала на Руси по крайней мере с первой половины 10 в. — в ее основе лежал лично-родовой знак Рюриковичей, изменявшийся по «системе отпятнышей»[5] — привел к отмиранию условно-графической тамги и освободил место для появления новых эмблем, связанных с символикой светской власти. В этих условиях обращение русских князей к универсальному феодально-рыцарскому мотиву светского всадника выглядит совершенно естественным, в особенности на общем фоне европейской геральдической тематики того времени. Но прямое заимствование соответствующего популярного в геральдике Западной Европы сюжета изготовителями булл русских князей, судя по иконографическим наблюдениям, явно исключается[6].
В 14-15 вв. особую привязанность к изображению всадника, как к одному из устоявшихся элементов сфрагистической композиции, проявляют московские князья. Со времен Дмитрия Донского данную эмблему все чаще используют на печатях и монетах (после возобновления их чеканки на Руси) представители разросшейся семьи Даниловичей-Калитичей. Это характерно и для носителей Великокняжеского титула, и для их родичей, сидевших по уделам[7].
«Ездец» в его различных вариантах присутствует, в частности, на серебряных деньгах четырех сыновей Дмитрия Донского: Великого князя Василия Дмитриевича, Юрия Галицкого, Андрея Можайского и Петра Дмитровского. В следующем поколении его помещают на своих печатях и монетах Великий князь Василий Васильевич Темный, Дмитрий Юрьевич Шемяка, Иван Андреевич Можайский и Михаил Андреевич Верейский. Представлен он также в монетной чеканке князя Александра Ивановича Суздальского, женатого на сестре Василия Темного Василисе, и князя Александра Федоровича Ярославского (умершего в 1471 г.), прабабкой которому доводится дочь Ивана Калиты Евдокия. Как видим, наследование интересующей нас эмблемы и по женской линии тогда по-прежнему оставалась возможным.
Не столь регулярно, но все же использовали ту же эмблему представители самой младшей, серпуховско-боровской ветви Даниловичей-Калитичей. Здесь можно назвать князей Семена Владимировича (сына героя Куликовской битвы 1380 г. Владимира Андреевича Храброго) и его племянника Василия Ярославича, лишенного удела в 1456 г.
В 15 в., как бы с некоторым опозданием, обращаются к рассматриваемому нами геральдическому мотиву — наверное, как к постоянно ассоциировавшемуся тогда с символикой власти самого высокого ранга, то есть Великокняжеской — Тверские князья, давние и основные соперники Московских государей в борьбе за главенство в Северо-Восточной Руси. При этом «ездец» появляется сначала на монетах Городенского и Кашинского уделов. И лишь позднее он закрепляется в сфрагистических и монетных типах стольной Твери. Установившиеся со временем перекрестные брачные связи двух правящих домов — московских Даниловичей-Калитичей и тверских Ярославичей — несомненно способствовали равноправному усвоению ими «спорной» престижной эмблемы (см. генеалогическую таблицу).
В 1485 г. Михаил Борисович, последний тверской государь из числа потомков Ярослава Ярославича, младшего брата Александра Невского, лишился престола и бежал в Литву. Присоединив Тверь к своим владениям, великий князь московский Иван III посадил на его место своего сына от брака с родной сестрой Михаила, Марией. Иван Иванович Молодой в качестве тверского князя чеканил монеты с изображением «ездеца», унаследованного им одновременно от обоих родителей.
Синкретичность образа конного воина продолжала сохраняться вероятно на протяжении всего 15 в. Как показывает анализ геральдических композиций на фраги-стических и нумизматических памятниках, изображения «ездеца» тогда решались зачастую совершенно в духе иконографической схемы «Чуда Святого Георгия о змие». В то же время даже такой копейщик-змееборец всегда лишен нимба. Когда же всадник вооружен мечом или саблей, стреляет из лука, держит на руке сокола, имеет на голове корону — в подобных случаях светский характер его вполне очевиден. О том же говорит и надпись «кн» (сокращенное «князь»), встречающаяся иногда на монетах рядом с фигурой всадника[8]. А для 16 и 17 вв. письменные источники удостоверяют уже только такое понимание: «ездец», фигурирующий в сфрагистических и монетных композициях, толковался на официальном уровне как государь или наследник престола на коне.
Лишь в 18 в., когда русская геральдика стала преобразовываться по общеевропейским стандартам, копейщик-змееборец как традиционная эмблема Московского княжества был отождествлен с Георгием Победоносцем. Именно так он именуется в описании обновленного варианта старой эмблемы, «Высочайшее утвержденного» в 1730 г. Окончательно «исправленный» по всем правилам геральдической науки он с 1781 г. на основании Императорского Указа обрел статус герба города Москвы.
ЛИТЕРАТУРА
1. Янин В.Л., 1970. Актовые печати Древней Руси X-XV вв. Т. I-II. М.
2. Янин В.Л., 1996. У истоков московского герба // Наука в России. 1996. № 5, с.51.
3. Молчанов А.А. Изображение всадника на печатях новгородских и московских князей XIII-XV вв. (Начальные этапы официального бытования одного из центральных сюжетов древнерусской феодальной эмблематики) // Культура и история средневековой Руси. Тезисы конференции, посвященной 85-летию А.В.Арциховского. Москва, 24-26 декабря 1987 г. Новгород, 1987, с.28-31.
4. Вилинбахов Г.В. Всадник русского герба // Труды Государственного Эрмитажа. Т. XXI. Нумизматика. Вып. 5, Л., 1981, с. 117; Вилинбахов Г.В., Вилинбахова Т.Б. Святой Георгий Победоносец (Образ святого Георгия Победоносца в России). СПб, 1995, с.23.
5. Молчанов А.А. Об атрибуции лично-родовых знаков князей Рюриковичей Х-ХШ вв. // Вспомогательные исторические дисциплины. Т. XVI. Л., 1985, с. 66-83.
6. Хорошкевич А.Л. Символы русской государственности. М., 1993, с. 17.
7. Орешников А.В. Русские монеты до 1547 года. М., 1896; Спасский И.Г. Русская монетная система. Л. 1970; Соболева Н.А. Русские печати. М., 1991.
8. Чернецов А.В. Светская феодальная символика Руси XIV-XV вв. Автореф. дисс. ... доктора исторических наук. М., 1988, с.27.
Рис. 1-2: Новгородская печать Александра Ярославича Невского (1236-1263 гг.)
Рис. 3: Печать князя Всеволода Юрьевича (1222 или 1224 гг.)
Рис. 4: Печать князя Мстислава Мстиславича Удатного (1210-1218 гг.)
Рис. 5: Печать князя Дмитрия Александровича (1276-1281, 1283-1294 гг.)
Рис. 6: Печать князя Андрея Александровича (1281-1283, 1294-1296, 1298-1304 гг.)
Рис. 7: Печать князя Даниила Александровича Московского (1296-1298 гг.)
Рис. 8: Печать князя Юрия Даниловича Московского (1314-1322 гг.)