[В оглавление раздела] Медальер Павел Уткин Сергей Эрнст (Serge Ernst: Le medailleur Paul Outkine). (По материалам ежемесячника для любителей искусства и старины «Старые годы», сентябрь 1915 г.)

Медальерное искусство принадлежит к самым тонким и хрупким побегам на многошумном дереве Аполлона и может быть близко только немногим, ибо внешние и внутренние законы этого художества слишком потаенны и изменчивы, чтобы быть вполне ясными и всем доступными. В этом отношении к нему близки искусства гравюры, миниатюры, античных расписных ваз и некоторые другие. Вместе с ними оно разделило и их негромкую славу — волновать и радовать только призванных. Но это не препятствует ему быть в своих владениях таким же сильным и прекрасным, как античная скульптура IV века, итальянская живопись XV века и русская до-Петровская архитектура. Древнее золото греческих монет, мерцающие каменья гемм, благородно-пышные узоры медальеров Ренессанса, остроумные аллегории медалей XVIII в. — вот сокровища западноевропейского медальерного художества. История русского медальерного искусства, конечно, не всегда совпадала с судьбами западноевропейского, но и она знала годы, полные значительности и красоты, и ее листы украшены славными именами, к сожалению, ныне почти позабытыми, и музе русского медальерного художества должно войти равной сестрой в заповедный круг...

После счастливого расцвета в XVIII и начале XIX вв., обусловленного и все еще юными силами художественного гения народа, и чисто внешними причинами, как то: богатые политические события, дававшие много работы нашим медальерам, широкое меценатство Двора, «сувенирные наклонности» наших предков и т.п., русское медальерное искусство в 40-х годах XIX столетия незаметно, но верно стало склоняться к упадку. В эти дни оно приняло судьбу всех изобразительных российских художеств, так нежданно завянувших в морозы 1850–1860-х гг. Понемногу сошли со сцены славные мастера медальерного искусства, да и новому холодному поколению уже стало чуждым легкое очарование этого художества... Но прежде чем отдаться во власть зимней скуки, оно пережило свои осенние дни, светлые, просторные, овеянные последней улыбкой Аполлонова солнца... Осенние дни — дни желанного труда, время сбора летних плодов — и на поле русского медальерного искусства мы видим эту дружную, хорошую работу... И одно из самых видных мест по участию в ней мы должны отдать Павлу Петровичу Уткину (1808–1852), чье дарование так украсило немудреную летопись этого искусства. По своему рождению он, подобно многим нашим хорошим мастерам, принадлежал среде простого народа. Дела архива Императорской Академии Художеств рекомендуют его как «воспитанника Златоустовских горных заводов» и «пенсионера Департамента Горных и Соляных дел». Благодаря хлопотам начальства этого департамента, П. Уткин был принят в Академию, причем ежегодно на содержание его департаментом препровождалось 600 рублей. По просьбе директора департамента Егора Васильевича Карнеева его определили на скульптурное отделение и уже по экзамену, произведенному 10 апреля 1826 г., ученик 4-го возраста Павел Уткин за лепление с натуры удостоен серебряной медали второго достоинства. Своею специальностью молодой скульптор взял медальерное искусство. Выбор был верен — так, 13-14 сентября l826 г. за вылепленную им из воска и потом вырезанную на стали фигуру Марса Уткин получил первую серебряную медаль. «Марс» (экземпляр на стали) вместе с «Головой Александра Македонского» (на халцедоне) и «Головой Эскулапа» (на красном сердолике) были на Академической выставке 1827 г. и вызвали большие похвалы. Критик «Северной Пчелы» писал, что последние две работы, вырезанные им (Уткиным) внутрь камня (intailles), выполнены очень хорошо; в сей трудной резьбе молодой художник весьма расчетливо соблюл все углубления, дал надлежащую мягкость волосам на голове и в бороде Эскулапа и отделил шлем Александра от головы. Его же фигура Марса, вырезанная внутрь на стали, прекрасна и по рисунку и по выполнению: мускулатура тела соблюдена с такою строгою точностью, соразмерность членов и округлость их так хороши, что, кажется, самому взыскательному критику не остается сделать никаких замечаний на сие произведение. Честь молодому художнику и достойным наставникам, развившим в нем сию способность (он пользовался уроками и наставлениями Графа Ф.П. Толстова и П.Е. Доброхотова). Уже эти строки старого фельетона намекают достаточно ясно на своеобычность жизни и законов русского медальерного искусства тех времен. Один из вождей той художнической плеяды, к которой принадлежал П. Уткин, А.Н. Оленин составил следующую формулу этого художества, которой, как свидетельствуют его работы, придерживался и наш медальер: «Сие искусство есть отрасль ваятельного художества. Отличительные его свойства состоят в следующем: медаль есть кружок металлической, золотой, серебряный или медный, который чеканят подобно монете; но поелику в медалях возвышенность фигур и толстота самых кружков требуют в чеканке большей против монеты силы, чтоб вытеснить изображаемые на них предметы, то медаль получает несколько ударов штемпеля или чекана, между тем как монета, по весьма малой возвышенности изображаемых на ней фигур, выбивается в один раз. Из сего следует, что на медалях, как и на монете, можно только употреблять одни барельефы, или, так называемую у нас в старину, оброн, или обронную работу, отделывая в оных фигуры таким образом, чтоб они удобно могли выходить из под чекана, не повреждая оного слишком выпуклою, или подбористою работою, которая принадлежит единственно полным литым, или высекаемым из камня барельефам. Следственно медальеру предстоит более затруднения в правильной отделке фигур, нежели ваятелю; ему нужно великое искусство, чтоб скрыть все недостатки, происходящие от естественного в медальерном деле ограничения, не позволяющего округлять фигуры, как бы следовало. Сие ставит художника в необходимость удерживаться от свободы, или смелости, столь нужной для произведения изящных памятников искусства».

Другой камень преткновения для медальера, есть самая мера медалей, которые, будучи сделаны для того, чтоб их раздавать народу в память о великих происшествиях, по самому естественному соображению не могут без уродливости иметь величины, превосходящей ширину ладони обыкновенной человеческой руки, для того, чтоб с удобностью можно было их держать в оной; а потому величина их должна иметь, по самой большой мере, не свыше двух, и много двух с половиною дюймов в поперечнике. Медали, превышающие сей размер, должны уже входить в число чеканных блюд, или обыкновенных барельефов. От определения сей величины происходит третье затруднение для медальеров: фигуры, или предметы, ими представляемые, даже на самых больших медалях, по вышеопределенной величине, должны быть весьма малы. И хотя им и следует иметь гораздо большую возвышенность, нежели фигурам или предметам, на монетах изображаемым (чтоб превосходною и трудною отделкою выпуклых фигур настоящий художник мог показать истинные свои знания); однако ж, сия возвышенность не столь велика, чтоб на медалях можно было составлять или группировать несколько фигур одна за другою, как то иногда бывает на больших барельефах.

От времен глубокой древности, от веков изящного вкуса признано, как в живописи, а более того в ваянии, что лучший опыт искусства художника заключается в превосходной отделке, так называемого французским техническим речением Le Nu, т.е. наготы, и академической фигуры.

Когда согласно с историческим каким-либо происшествием, или аллегорическим изображением, можно художнику без отступления от истины представить нагую фигуру и весьма малыми к оной принадлежностями означить и самое происшествие: то художник отнюдь не должен обременять свое сочинение или композицию предметами, которые могут закрывать природный красоты его фигур, или развлекать внимание зрителя лишними принадлежностями. Примером сему правилу могут нам служить древние художники, и в особенности Знаменитые их ваятели, которым мы и доселе с великим трудом подражать можем. Свидетели мои в том будут Лаокоон, Аполлон Бельведерский, Геркулес Фарнезский, Антиной, Гладиаторы — Боргезский и умирающий, хотя три последние статуи и были предметом многих споров об истинном их значении, но сии споры происходили боле от недостатка в сведениях, нежели от неясного значения сих фигур; как же скоро появились люди с обширными и основательными сведениями о древних обычаях, то и значение сих статуй и было открыто по весьма малым их признакам и по приличному их положению. Сие самое и оправдывает правило древних, ни в каком случае не изменяемое, чтоб свойственным положением и малым числом принадлежностей означать действие и лицо. Сим примерам должны мы подражать, а не странному и жеманному вкусу ваятелей ближайших к нам времен.

Быть может, что новейшие художники превзошли древних в живописном искусстве; мы о том судить не в состоянии: ибо для сравнения не сохранилось ни одного превосходного памятника их живописи. Они исчезли под тлетворною рукою времени. Но изящные остатки зодчества и ваяния древних доказывают до сих пор превосходство их пред нами. Они нас научают, что ваятельное искусство, лишенное, по свойству своему, того очарования, которое производит живопись посредством различия красок и постепенности света и теней, должно ограничиваться изящным изображением страстей и движений оживотворенной природы. Отделка же одежд, оружия и домашнего скарба, почитается в ваянии низшею степенью искусства. В сем художестве все основано на красоте форм живых существ, следственно оно должно избегать всего, что может без нужды закрывать или искажать сии формы.

П. Уткин: «Суд Париса». (Русский Музей Императора Александра III).

Сверх того ваяние, употребляя единственно дерево, камень или металлы в своих произведениях, должно ограничиваться представлением совершенно плотных тел. И так все прозрачное или воздушное не должно быть предметом сего искусства. Следственно туман, дым, облака, огонь, пространства морей или вод, даже трава, пушистые деревья, дальности, одним словом все, где нет больших непрозрачных гладких масс, могущих производить противоположное и разительнее действие света и тени, должно быть исключено из сего искусства. Все сие не может с успехом употребляться даже в больших ваятельных сочинениях, или композициях, а тем еще менее в медальерном искусстве, где по малости пространства, на котором должно показывать свое знание, медальер обязан избегать всякой сбивчивости; а потому и следует ему представлять свои фигуры сколько можно отдельными одна от другой, не запутывая их излишними принадлежностями: ибо ему нет возможности наблюдать надлежащую перспективу. И в сем случае древние опять могут быть нам примером. Свидетельствуя в том превосходными монетами или медалями отдаленных, но изящных веков художества у древних Греков и Римлян. Со всем искусством в отделке медальеров новейших времен, я никогда бы не поставил их в пример молодым художникам.

П. Уткин: Оборотная сторона неизвестной медали (воск). (Русский Музей Императора Александра III).

С перенесением Римской Империи в Бизанью, или с падением искусств в Европе, монетное дело подверглось той же участи. Но с возрождения художеств, т.е. с XIV века, медали получили совсем другой характер в сравнении с тем, который им присвоен в древних монетах. И подлинно, в новейших наших медалях не знаешь чему боле удивляться: искусству ли в отделке лица героя, в честь коего выбита медаль, и которое должно единственно привлекать наше внимание, или тщательной выработке всего его наряда, как то: парика, букль, косичек, лат со всеми узорами и гвоздиками, кружевных его брызжей, а на обороте медали, вместо приличных и приятных аллегорических фигур, столь замысловато древними употребляемых, мы часто удивляемся только одному терпению художника, в мелочной отделке целых сражающихся армий, огромных зданий со всеми их подробностями, городов, местоположений, и даже географических карт!

П. Уткин: Лицевая и оборотная стороны медали Академии Художеств (воск). (Русский Музей Императора Александра III).

Но к чему служат все сии, впрочем, тяжкие труды? К вящему только доказательству, что затейливая кропотливость, во всех искусствах без изъятия, есть вернейший признак недостатка гения.

Напротив того истинное медальерное искусство, по общим правилам ваяния, познается по простоте в композиции, и по превосходной отделке оживотворенных предметов, представленных в самом малом размере; и сие искусство до того совершенства должно быть доведено, чтоб изображение человека, животных, или других предметов, так обманывали глаз зрителя отличною отделкою своею, чтоб он мечтал их видеть, как будто в настоящей природной их величине. Сего рода отделка называется итальянцами il grandioso в искусстве.

Следуя этим общим правилам, ученики медальерного класса сначала упражнялись в рисовании с гипса и натуры, затем в лепке из глины и воска и, наконец, в резьбе на металле и на крепких камнях. Но главное: «Молодые художники! смотрите чаще на работы древних художников, наблюдайте прилежно правила, ими принятые в отделке медалей; вы в них не увидите плоских фигур, но везде выпуклую работу, а при том чистый вкус, изящность, строгость в выборе предметов и благородную простоту в очертании оных». Этот призыв поддерживали своим примером и учителя П. Уткина — гр. Ф. Толстой и П. Доброхотов. Медальоны на события Отечественной кампании, барельефы из «Одиссеи» и скульптурные портреты гр. Толстого являют пример того благотворного влияния, что оказало возрождение античной древности в начале XIX столетия на русское искусство. Творчество же Доброхотова должно считать небольшой, но светлой звездой, одной из спутниц сияющего и прекрасного светила гр. Ф. Толстого, питавшейся тем же древним пламенем. Под руководством этих опытных учителей и проходили ученические годы будущего мастера. 1 сентября 1828 г. он получил «за лепление с натуры» серебряную медаль первой степени. Летом следующего года по представлению академика Доброхотова Совет задал Уткину следующую программу для получения золотой медали: «вырезать на камне Орфея, выводящего из Ада Евридику, каковой сюжет уже вылеплен им в барельефе из глины». Кроме того Совет положил, чтобы в вылепленном барельефе согласно замечаниям Совета сделаны были поправки и потом оный представлен был вновь на усмотрение Гг. членов Совета. Ныне эта работа хранится в собрании В.Т. Кибальчича; она рекомендует молодого медальера отменно хорошо — в ней много остроумия и счастливой выдумки. Особенно достойна внимания удачная резьба этой «мифологии», ибо в прежнее время верхом медальерного искусства признавалась резьба на крепких камнях, так что для получения академических званий нередко давались ученикам программы резьбы на камнях. Действительно, чрез это занятие художник может достигнуть наибольшего совершенствования в медальерном искусстве. Резьба эта требует особых технических познаний, величайшей тщательности и большого знакомства с античными резьбами. Она сопряжена с трудностями, которые надобно уметь побеждать... Вообще упражнение в резьбе на крепких камнях сильно способствует развитию художественного вкуса. К сожалению, нам не известны другие работы медальера в этом роде. Наравне с Академией не забывали об Уткине и в Департаменте Горных и Соляных дел — так, директор этого департамента Е.В. Карнеев 14 октября 1829 г. обратился к А.Н. Оленину с письмом, где он выразил желание, «чтобы Уткин посвятил себя медальерному искусству», и спрашивал, «можно ли надеяться, что воспитанник Уткин, судя по сделанным им успехам, будет хорошим медальером, и какое время потребно для окончания ему полного по сей части курса?» А.Н. Оленин ответил ему 10 ноября 1829 г. следующее: «Павел Уткин обучается медальерному Художеству, оказывает в нем отличные успехи и занимается ныне исполнением заданной ему по сему Художеству программы, для получения золотой медали, с получением которой, сопрягается для питомцев, собственно Академических, право на отправление их в чужие края для вящего в Художестве усовершенствования. Ежели программа Уткина будет заслуживать того, что совет Академии признает его достойным упомянутой награды, которая будет служить самым лучшим доказательством отличных успехов Уткина, ибо в Академии вообще немногие удостаиваются получения оной; то Горное Начальство, желающее видеть в Пенсионере Уткине Художника-медальера искусного и образованного, сделало бы весьма полезное дело и для него и вообще для художеств, когда бы благоволило отправить в свое время Уткина на свой счет в чужие края для дальнейшего усовершенствования в Медальерном художестве».

П. Уткин: «Геркулес и Минерва». (Императорская Академия Художеств).

18 ноября 1829 г. Е.В. Карнеев благодарил за письмо и сообщал: «Вместе с тем обязанностью считаю покорнейше просить Вас, Милостивый Государь, почтить меня в свое время уведомлением, как принята будет программа, которою занимается Уткин, и удостоится ли он награждения золотою медалью? Если медаль сия будет присуждена ему, тогда я не премину воспользоваться советом Вашего Превосходительства, и буду ходатайствовать у высшего Начальства об отправлении его в чужие края для дальнейшего усовершенствования». Речь идет, наверное, о вышеупомянутом «Орфее, выводящем из ада Евридику»; как он был принят Советом, мы не знаем, но, во всяком случае, пенсионерства Уткину он не доставил.

П. Уткин: Император Николай I (воск). (Русский Музей Императора Александра III).

В конце 1829 г. П. Уткин представил вырезанный на стали штемпель «Геркулес и Минерва» Е.В. Карнееву, который передал его Министру Финансов, а тот представил Государю: «Его Величеству весьма понравился означенный штемпель, с коего Высочайше повелено сделать на первый раз для испытания отпечаток в серебре». 13 января 1830 г. Е.В. Карнеев просил А.Н. Оленина «приказать рассмотреть вырезанный Уткиным штемпель и в возможной скорости исправить все недостатки какие окажутся». Препровождая обратно (15 января) штемпель, А.Н. Оленин писал директору Департамента Горных и Соляных дел: «Я должен уведомить Вас, Милостивый Государь, что штемпель сей, произведенный Уткиным по задаче, был представлен Совету Академии на третном Художественном Экзамене еще 31 Августа минувшего года, что в тоже время были сделаны некоторые замечания на сию работу и после того она довольно поправлена, что и ныне после представления штемпеля Государю Императору он еще был в некоторых мелких частях исправлен; но довести оный до такой степени совершенства, чтобы ни малейших недостатков не было, нет возможности ни по силам Уткина, ни по самому роду работы, которая требует и больших познаний и большей опытности; впрочем, могу сказать утвердительно, что, судя по времени учения сего молодого человека, он успел много и весьма хорошую подает о себе надежду. За сим препровождая означенный штемпель, считаю не излишним присовокупить, что ежели закалка его будет произведена счастливо, то в оттиске он будет иметь свой вид и даже как кажется, может быть употреблен для выбития медали с приличною надписью на оборотной стороне».

П. Уткин: Лицевая сторона медали на 25-летие Московского Общества Сельского Хозяйства (воск). (Русский Музей Императора Александра III).

В кабинете медалей Императорской Академии Художеств можно видеть отличный отпечаток этого штемпеля — на горной площадке, свободно выделяясь на гладком фоне, стоят Минерва в легкой одежде и Геркулес с львиной шкурою: весь медальон полон той завершенности и тонкости в отделке, того властного пользования материалом, что дается только мастерам, вступающим на свой путь во всеоружии дарования и знаний, воспитанным культурой древних и верных традиций.

В октябре 1830 г. П. Уткин окончил Академию и был на один год оставлен при ней для усовершенствования в своем художестве, а затем для изучения анатомии и Теории изящных искусств, «кои начали преподавать в Академии по новому образованию», срок его пенсионерства от департамента был продлен по 1834 г.

По смерти академика резьбы на крепких камнях Доброхотова, последовавшей 15 апреля 1831 г., начинается официальная академическая карьера нашего медальера — должность преподавателя в медальерном классе 2 мая 1831 г. была поручена «пенсионеру-художнику сего искусства П. Уткину». 20 октября следующего года, с определения Совета, «Художнику 14 класса Уткину задана следующая программа на получение звания академика по части резьбы на стали: изобразить Суд Парисов». Эта композиция, не доставившая почему-то ему искомого звания, исполненная в воске, украшает ныне превосходную коллекцию медальерных восковых работ мастера, пожертвованную недавно Государем Императором Русскому Музею Императора Александра III. Она рисует Уткина, как художника с вполне выяснившимся лицом, со своей, только ему присущей, улыбкой. Из двух мастеров, Козловского и Мартоса, кои могут считаться вождями всего русского ваятельного художества XVIII–XIX вв., П. Уткин выбрал руководителем себе первого. И искрометной радостью «российского Буонаротта» овеяны все работы нашего медальера во главе с «Судом Париса», где так простодушно веселы богини, напоминающие сельских розовых нимф, может быть, еще до сих пор скрывающихся в заволжских «тугих» лесах, на медвяных укромных полянах. Любовь к формам жизненным, быстрым и цветущим — постоянная любовь мастера — сквозит и в этом медальоне, запечатлевшем в скучные и душные 30–40-е годы ясное веселье прежних Екатерининских дней... Волшебный дух старины — подарок Козловского — так привольно себя чувствует в нежном воске «Парисова суда»...

Однако вернемся снова к прерванному нами изложению не блестящей, но очень типичной жизни мастера. В январе 1835 г. он был назначен медальером на Монетный двор (где и работал до конца своей жизни) «с оставлением на службе при Академии». В Академии же он по-прежнему заведовал медальерным классом, не особенно богатым учениками — в 1836 г. там обучались Фальк, Реймерс и Амбаров, в начале 1846 г. туда поступил Егор Бяршинов, в 1848–49 г. у Уткина был только один ученик, а в 1850–1851 г. у него уже 4 ученика. Конечно, эти сведения случайны и отрывочны, но и они уже показывают невидное положение этого класса среди его академических товарищей. Кроме медальерного искусства, Уткин преподавал в Академии еще и рисование. Хороший медальер должен быть хорошим рисовальщиком, так как лучший рисунок (для медали) тот, который выработан самим медальером, чего, впрочем, не в состоянии сделать плохой медальерный мастер, привыкший полусознательно исполнять чужие рисунки. Покойный граф Толстой, оценив по достоинству рисунки, по которым делались прежние медали, признал для себя неудобным исполнять чужие рисунки, но решил резать медали не иначе, как по рисункам, им самим составленным, и по моделям им же вылепленным из воска, если ему доставлены будут письменные сведения, на какой случай или в память чего должна быть произведена заказанная медаль. Он полагал, что всякой медали должно предшествовать сочинение и вылепка медали из воска так, чтобы всякий, смотря на готовую медаль, мог узнать, не прибегая к надписи, на какой случай она выбита. Эти справедливые замечания графа толстого могут служить правилом для всякого научно-образованного и мыслящего художника-медальера. Нам известны два рисунка мастера: 5 проектов (на одном листе) для монеты 1,5 рублевого достоинства 1836 г. в собрании Е.Г. Швартца в Петрограде и эскиз для барельефа «Зима» в собрании И.Е. Цветкова в Москве, рекомендующие Уткина как рисовальщика умелого, выдержанного и строгого.

П. Уткин: Петр Великий (воск). (Русский Музей Императора Александра III).

Вопрос о возведении медальера в академики, поднимавшийся еще в 1832 г., был благоприятно разрешен только в 1839 г. – 19 сентября Академический Совет определил «Художника 14-го класса Павла Уткина по известным Академии отличным трудам его в медальерном искусстве удостоить звания академика». В следующем году (7 мая) положено именовать его исправляющим Должность Профессора 3-ей степени по медальерному искусству, с производством ему жалованья должности сей по штату присвоенного и вместе с тем назначено ему присутствовать в собрании Совета. 26 же сентября 1842 г. за особенное искусство и отличные познания в медальерном художестве он был возведен в звание профессора.

П. Уткин: И.А. Крылов (воск – для медали в память 50-летия деятельности). (Русский Музей Императора Александра III).

За этими боле или менее крупными событиями в жизни среднего русского художника прежних времен следует масса других, мелких и незначительных, но интересных для общей картины былой художнической жизни — заказы, повышения окладов, служебные неурядицы и т.п. Последними жизнь П. Уткина была боле богата, нежели жизнь других его товарищей, спокойных и тихих чиновников Николаевских времен. Но даже и эти все «происшествия», может быть казавшиеся современникам вершиной случая и судьбы, не могли нарушить размеренной, однообразной биографии П. Уткина. И главной ее достопримечательностью, истинной ее славой являются его работы, в продолжение 25-ти лет обогащавшие русское медальерное искусство и создавшие их автору, вместо умершей с ним его личной жизни, жизнь в художестве, жизнь в потомстве.

Творчество П. Уткина, не ученика, а уже учителя, довольно богато представлено в наших музеях и кабинетах. Так, в Русском Музее Императора Александра III хранится уже упомянутая нами коллекция из 14 медальерных восковых работ мастера, являющаяся драгоценным путеводителем в интимные покои творения мастера, а в общественных и частных кабинетах мы можем встретить немало медалей его работы, рисующих его официальный художественный облик. Податливый, легкий, чуть томный воск очень подходит к интимному и замкнутому, слегка келейному дарованию П. Уткина.

Портреты Императоров Александра I (воск в Русском Музее Императора Александра III и медали, указанным ниже), Николая I (три варианта из воска там же и медали, указанные ниже), Петра I (воск в Русском Музее), Императриц Александры Феодоровны с детьми (воск там же) и Марии Феодоровны (воск там же и лицевая сторона медали на ее кончину), И.А. Крылова (воск в Русском Музее и лицевая сторона медали на пятидесятилетний юбилей литературной деятельности баснописца в 1838 г.) и гр. Р.X. Ребиндера, статс-секретаря Великого Княжества Финляндского (лицевая сторона медали в память его) аттестуют медальера как верного товарища русских портретистов, с давних лет составляющих истинную славу русского искусства, ибо, сколько внимательного наблюдения, умного обобщения в этих ясных, глубоких профилях, издавна знакомых, как бы уже исчерпанных до конца, но в которых гений мастера сумел вдохнуть что то новое и верное...

П. Уткин: Император Николай I (воск). (Русский Музей Императора Александра III).

На просторном поле медали четко выделяется лицо Императрицы Марии Феодоровны, по-своему суровое и остро-типичное... Грузным, добродушным и умным старцем выглядит Иван Андреевич Крылов... Римским, строгим воином предстает Император Николай Первый, в холодных чертах которого запечатлена история долгих лет и многих жизней.

От полных жизни портретов давно ушедших людей перейдем в отдохновенный мир забытых символов и аллегорий.

В тридцатые годы аллегория в изобразительных искусствах достигла своего апофеоза, и на медалях П. Уткина она отразилась особливо славно и изощренно... Так, очень выразительна и по своему остра медаль для награждения воспитанников Императорской Академии Художеств — на лицевой стороне, на дорической капители, у подножья которой размещены голова Лаокоона, палитра с кистями и свиток, сидит Гений, левой рукой опирающейся на лиру, а в правой держащий жезл, на который надеты два венка; на оборотной стороне, на такой же капители, окруженной бюстом Антиноя и палитрой с кистями, помещен двуглавый орел, держащий в когтях стрелы...

П. Уткин: Оборотная сторона медали Горного Института (воск). (Русский Музей Императора Александра III).

Восковой экземпляр, находящийся в Русском Музее, исполнен с очень большим брио и тонкостью — орел вылеплен с такой сочностью, крепостью и великолепием, на какие были способны в подобных заданиях только мастера старых годов, чьими работами и до сих пор так богат Петроград, а Гений кажется слетевшим с древней камеи.

П. Уткин: Оборотная сторона медали на учреждение Киевского Университета. (Императорская Академия Художеств).

Другая медаль, 1830 г., для той же цели гораздо скромнее — она украшена только лирой и венком. Еще изысканнее этих работ медаль для награды от Общества Поощрения Лесного Хозяйства 1832 г. — благосклонный Гений возлагает венок на коленопреклоненного юношу, сажающего деревцо. Восковой экземпляр Русского Музея исполнен с чудодейственной нежностью и деликатностью; венок же из дубовых и лавровых листьев, помещенный на оборот, сплетен с глубокой и хрупкой грацией. Должно заметить, что богиня Церера была благосклонна к медальеру — его венки всегда свежи, легки и ритмичны, будет ли то лавровый венок медали в честь И. А. Крылова или дубовый — медали в память гр. Ребиндера. Оборот медали для награждения воспитанников Горного Института 1836 г. также принадлежит к типу вышеупомянутых медалей: Россия, символизированная в виде женщины, увенчанной градской короной и сидящей на льве, надевает венок на стоящего перед ней рудокопа... Эта композиция, сохранившаяся и в воске в Русском Музее, вылепленная и грациозно, и величественно, заставляет вспомнить национальный романтизм баллад Жуковского и медальонов на Отечественную войну Толстого. Но Уткин пошел еще дальше их: в некоторых своих работах он примыкает к группе наших художественных славянофилов — К. Тону, Ф. Солнцеву и др. Медали на учреждение Киевского Университета 1835 г., заложение храма Христа Спасителя в Москве 1838 г., воссоединение униатов 1839 г., украшенные Крестами в сиянии, Нерукотворным Образом и надписями из Священного Писания, переносят нас к истокам ложно-русского стиля, но надо отдать справедливость мастеру — приблизившись к этим опасным водам, он не позабыл своего всегдашнего вкуса и умения: религиозные эмблемы этих медалей по тонкости лепки и приятности композиции не уступают и остальным его работам. Да, кроме того, в мастере слишком силен был дух здоровой античной традиции, привитой еще Академией и не позволившей ему слишком увлечься Тоновскими идеалами и изменить милой цветущей жизни... А как он ее любил, как простодушно мог ее чувствовать, свидетельствуют две скромные, но несравненные в своей жизненности медали: на закладку в 1830 г. и на открытие в 1834 г. Александровской колонны. Первая украшена по лицу легким силуэтом Александровской колонны, очень внушительно и стройно выделяющейся на совершенно гладком фоне, оборот же заполнен надписью: «Александру Благословенному — Благодарная Россия», являющейся прекрасным образцом скромности и величавости старинных шрифтов, служащих одним из лучших украшений медалей, а на второй помещены точно такой же силуэт виновницы медали и (на обороте) профиль Императора Александра I.

П. Уткин: Лицевая сторона медали на закладку Александровской колонны. (Императорская Академия Художеств).

Все это, конечно, непритязательно, но за этой простой, может быть обыденной, декорацией чувствуется столько горения жизни, влюбленности в ее изменчивый лик, что невольно отдаешь этим медалям много внимания и восхищения.

П. Уткин: Лицевая сторона медали на воссоединение униатов. (Императорская академия художеств).

Пересмотрев все эти работы верного последователя А.Н. Оленина, мы не можем не согласиться со словами одного современника медальера, так отозвавшего о его даровании: «Его сочинение, лепка моделей и резьба на стали и камнях отличаются особенною верностью, хорошим стилем и редкою отчетливостью работы». Судьба положила П. Уткину собрать последние плоды в питомник русского медальерного искусства.

[В оглавление раздела]